"Ким Брейтбург: «Чтобы тебя слушали, надо, чтобы было что сказать»" Наталья Веркашанцева "Оренбургская неделя" 01.06.2013 г."
Творчество Кима БРЕЙТБУРГА знают все. Даже те, кто думает, что не знает. Помните песню «Ленинград-Петербург», которую исполняли Борис Моисеев и Людмила Гурченко? Так вот, это его песня. А «Лунную мелодию», представленную еще одним дуэтом — Ларисой Долиной и Александром Панайотовым?
В этот список можно включить хиты из репертуара Тамары Гвердцители, Филиппа Киркорова, Лаймы Вайкуле, Валерия Меладзе, Николая Баскова и других звезд нашей эстрады. А те, кто постарше, прекрасно помнят Кима Брейтбурга лидером известной в начале 80-х рок-группы «Диалог».
Он ее и создал, и писал для нее песни на стихи очень серьезных поэтов — Семена Кирсанова, Юрия Левитанского, Юстинаса Марцинкявичюса, Арсения Тарковского. И великолепно их исполнял. На первом советском фестивале рок-музыки «Весенние ритмы. Тбилиси-80» Ким Брейтбург был признан лучшим вокалистом СССР, а его детище — группа «Диалог» стала лауреатом конкурса, в котором принимали участие такие коллективы, как «Машина времени», «Аквариум», «Автограф», «Лабиринт», «Интеграл».
С этого и начался наш разговор с исполнителем, композитором, аранжировщиком, звукооператором, продюсером Кимом Брейтбургом, приехавшим в Оренбург ставить мюзикл «Голубая камея» на сцене театра музыкальной комедии (об этом «ОН» рассказала в прошлом номере).
— Ким Александрович, рок-музыкантам в те годы очень трудно было пробивать дорогу. Думаю, победа на рок-фестивале в Тбилиси открыла вам многие двери?
— В то время несколько строчек в «Комсомольской правде» могли определить судьбу артиста. Конечно, фестиваль многое определил. Все, что происходило дальше, так или иначе, проходило под знаком этого события. Должен сказать, что резко возросло количество концертов и гастролей, в том числе зарубежных. А главное, выросло их качество. Не только у нас, но у всех, кто принимал участие в этом фестивале. Мы выступали в Каннах, Лондоне, в Испании, Италии, Швеции, Дании, Норвегии и других странах. Записали две пластинки в Германии.
— Мне кажется, роковое начало помогает вам держать планку и теперь, когда вы пишете поп-музыку. И на ваш характер повлияло...
— Безусловно. Рок-музыка каким-то образом энергетически фокусирует творческий потенциал. А что касается характера, то бойцовские качества, которые я приобрел в молодости, помогли мне в течение жизни держаться определенного уровня. Есть ряд жизненных критериев, которых я придерживаюсь до сих пор. Мне уже почти 60, но думаю, что основным своим убеждениям я не изменил.
— А почему вы сейчас не поете?
— Я перестал петь, когда «Диалог» закончился. А закончился он потому, что наступило другое время. Та эстетика, в которой группа работала, к тому моменту стала не актуальна. Появился «Ласковый май». Начался шоу-бизнес. Я посчитал, что все, что хотел сказать, я сказал — и как личность, и как артист. И стал автором для других исполнителей. А это совсем другая область. Когда ты пишешь песни для эстрадных певцов, ты не несешь свой внутренний мир, который непосредственно обращаешь к публике, а ты говоришь устами других людей, учитывая их личности. В конце концов, в роли автора ты можешь просто опосредованно донести какие-то музыкальные идеи. Еще раз повторю: сегодня для того, что я люблю, и того, о чем я как артист хотел бы говорить, для этой эстетики я собрал бы не очень большую аудиторию. И я нашел другую форму — создание крупных театральных работ. «Голубая камея» — не единственный мой мюзикл. Поставлены такие спектакли, как «Дубровский», «Леонардо», «Казанова».
— Как вам кажется, почему русский рок так безнадежно утратил свои позиции?
— Ему стало не на что опереться. Опираться можно на то, что оказывает сопротивление. В моей молодости всем новым веяниям, которые появлялись в молодежной среде, сопротивление оказывали идеологические органы. Поэтому был дух некоего протеста. Против чего? Прежде всего, против несвободы. Он в молодежи жил. И это помогало формулировать свои эстетические взгляды, создавать музыку, тексты. Кстати, моя группа «Диалог» исполняла песни на стихи полузапрещенных поэтов. С некоторыми из них я был знаком. Я был еще молодой парень, а они были взрослые мужи. В частности, Марцинкявичус и Тарковский, с которыми я общался, участвовал в их творческих вечерах. Время сменилось, сменились ценности. Сейчас во главу угла ставятся ценности материального порядка. Мне кажется, что в духовном плане молодежь сейчас дезориентирована. Я не хочу говорить за всю молодежь, но существует определенный слой, для которого идеалом служит материальный достаток. А в нашей молодости, когда все мы жили небогато, мерилами являлись интеллект, культура, духовный багаж. Совершенно другие ориентиры. Это первое. Второе: не существовало шоу-бизнеса. Сейчас законы для всех одни: и для рок-музыки, и для поп-музыки, отчасти и для классической музыки тоже. Есть финансовые возможности для продвижения своего продукта, значит, есть шанс. Если нет таких возможностей, то шансов почти нет.
— Получается, рок-н-ролл все-таки мертв?
— Я думаю, с ним что-то начнут делать. Судя по тому, как телеканал «Культура» разогнался, устраивая конкурсы балета, джаза, следующей ступенью будет рок. Но не уверен, что это поможет. Для того чтобы люди тебя слушали, надо, чтобы у тебя было что сказать. Есть такое ощущение, что нынешним рокерам сказать особо нечего. Кстати, протестный вектор от рока сместился в сторону рэпа.
— Вы работали во многих телевизионных программах. В качестве продюсера сделали передачи «Народный артист», «Секрет успеха», «Фактор А», «Битва хоров». Как вы относитесь к «фабричному» методу подготовки «народных артистов»?
— При всех своих недостатках в целом это явление позитивное. Оно дает возможность пробиться молодым людям, у которых нет денег. Честно скажу, «Народный артист» — абсолютно не ангажированная программа. Ребята, которые принимали в ней участие, из простых семей. Тот же Саша Панайотов, тот же Леша Гоман, у которого нет отца. Для них это был шанс. Кто-то использовал его, кто-то не очень. Но все они хорошие ребята, очень талантливые.
— Любовь к высокой поэзии вам привили родители?
— Родители у меня творческие люди, но я бы не сказал, что они были большими знатоками поэзии. Это связано не с родителями, а с окружением, которое было в молодости, — моими друзьями, коллегами. Среда располагала. Мы зачитывались в то время Андреем Вознесенским, Семеном Кирсановым, Евгением Евтушенко. Это было актуально, интересно. Это было время, когда поэты собирали Дворцы спорта.
— Общение с Арсением Тарковским, наверное, было очень яркой страницей вашей биографии?
— Что там говорить! Я был пацан. Мне было 23 года, а он уже был старик, прошедший огромный жизненный путь, фронтовик. Разговаривая с ним, ты становился чище, выше, мудрее. Он мне рассказывал о встрече с Федором Сологубом, с которым общался, когда еще сам был мальчиком. Он приезжал к Сологубу читать свои стихи. Может, наша с ним разница в возрасте навеяла ему эти воспоминания. Арсений Александрович и по сей день остается одним из моих любимых поэтов. Я иногда перечитываю его стихи. Он был гений. И очень светлый человек. Мне кажется, Андрей стал таким выдающимся режиссером под влиянием отца.
— Вы работали с Валерием Меладзе, с группой «Браво» в лучшее их время. Чем оно вам запомнилось? Как вы вообще встретились?
— Да, я работал с ними, когда создавался тот язык, или, как говорят музыканты, тот саунд, который сегодня они используют. Они сами об этом часто вспоминают и говорят, что та школа, которую они прошли, повлияла на их жизнь, творчество, манеру пения. С Валерием Меладзе мы работали некоторое время в «Диалоге», но уже на излете. Я делал его первые альбомы «Сэра», «Последний романтик». Что касается «Браво», то мы просто дружили с Евгением Хавтаном с рок-н-рольных времен. Зная, что я хорошо работаю как саунд-продюсер, человек, который сводит записи и говорит порой, кому что играть, Хавтан меня и позвал. И у Меладзе, и у «Браво» партии, которые играют духовые и струнные инструменты, места, где подпевают хоры, во многих песнях делал я. Еще играл на клавишных. Выстраивал те вещи, которые касались сугубо профессиональной составляющей, потому что Хавтан очень хороший, стильный музыкант, но у него нет музыкального образования. Он окончил технический вуз. Мы записали альбомы «Московский бит», «Дорога в облака», куда вошли их знаковые вещи. Считаю, мне повезло, что я с ними работал. Думаю, и мой вклад в творчество этих музыкантов тоже есть. Не сочтите за бахвальство, но хочу сказать вам такую вещь: когда, например, я нахожусь где-то в провинции, и меня куда-то везут в машине минут 40, не припомню случая, чтобы за это время не прозвучала какая-нибудь песня, к которой я имею отношение. Либо я ее записывал, либо я ее продюсировал, либо я ее написал. Спросите у жены. Я в бизнесе 40 лет. Хочу этого или не хочу, но я в эту структуру вмонтирован.
— Вы работаете в разных жанрах, пишете для эстрады, театра, народных коллективов, а как слушатель какой музыке отдаете предпочтение?
— Мое сердце принадлежит музыке классической. В последнее время все больше и больше люблю слушать классику. Эстрадная музыка меня не так привлекает. Я ее настолько хорошо чувствую и знаю ее истоки, что мало нового там слышу. Поп-музыка сегодня очень вторична. Мы наблюдаем некий синтез стилей, движений, мелодий, мотивов, которые уже были. Все это перемешивается, как в калейдоскопе.
— Сейчас многие музыканты говорят о кризисе...
— Вы совершенно правы. Есть некоторый застой в области создания музыки. Не только в России. Это мировая тенденция. А на стыке жанров что-то можно сделать. Отчасти поэтому я обратился к театру. Это искусство синтетическое, вбирающее в себя и театральное действо, и хореографию, и живопись. Оно более объемно. И еще один момент меня привлекает. В театре я могу как автор или как продюсер увидеть реакцию людей, почувствовать дыхание зала. Как бы вернуться в то состояние, когда я был артистом. Когда ты видишь, как люди это принимают, понимаешь, что занимался этим не зря. Это дает ощущение жизни.
